молился, стоя на коленях. В этом не было бы ничего необычного, если бы не выражение его лица, которое я никогда раньше у него не видел: смятенного, почти страдающего человека. Я хотел тихонько уйти, но боялся быть замеченным. В конце концов, я сделал шаг назад, другой — и задел так некстати подвернувшийся стул. Через мгновение Оливер показался из спальни.
— Извини… Я… не хотел мешать, — я готов был провалиться под землю.
Оливер улыбнулся:
— Ничего. Ты же знаешь, ты не можешь помешать мне, Виктор.
Если у них с Джеффри и было что-то общее, то это умение владеть собой.
Через минуту мы уже сидели рядом, на двух древних жёстких стульях, которые Оливер каждый раз чинил самолично; и я рассказывал ему обо всём, что произошло со мной с момента нашей последней встречи. И как-то невольно — о том, что меня беспокоило.
— Во сне Этьен привёл меня в келью и, сначала притворившись тобой, сказал, что мне нужно было остаться в монастыре и стать монахом. И я подумал… может, так оно и есть…
Оливер мягко смотрел на меня:
— Но ведь ты хотел жить в миру. И мне кажется, ты принял правильное решение.
Честно говоря, я ожидал несколько иных слов: что Оливер был бы рад, если бы я остался с ним и нашел свое призвание здесь.
— Почему ты ушёл из монастыря?
— Я хотел… увидеть жизнь за пределами этих стен. Возможно, иметь семью. Конечно, вы с Джеффри — моя семья. Но я хотел… — почему-то я смутился и отвёл глаза.
— Узнать любовь женщины.
Я взглянул на Оливера: он понимающе улыбнулся.
— Это же самая естественная вещь на свете.
— Да, но ты…
— Я принял сан, а вместе с ним и обет.
— А… до этого?
— Личная жизнь не очень складывалась, — его улыбка стала немного грустной.
— И потому ты…
— Нет. Конечно, нет. На то было несколько причин. Отсутствие денег на образование — мне хотелось учиться, а в семинарии обучали бесплатно. Конечно, я мог бы пойти работать и копить на учёбу, но… Я не был уверен, что поступлю куда-то ещё. То, что я прилично окончил школу, было заслугой Джеффри — он занимался со мной. Другой причиной, возможно, более важной, было то, что я искал себя. И Бога. Я подумал, что на этом поприще смогу принести пользу не только себе, но и людям. А третья причина — моя гордость и вспыльчивый характер, которые я хотел смирить. Пока не натворил бед.
— А ты мог натворить бед?
— Да. Например, избить отца — за то, что он бил мать. И это было ещё одной причиной уйти от мира и обуздать свой гнев. Я боялся стать таким, как он.
Я надеялся, что не слишком удивлённо смотрел на него. Оливер — самый спокойный и уравновешенный человек из тех, кого я знаю — вспыльчивый и гордый? Получается, что я не знаю его совсем. Мы почти никогда не говорили с ним так, как сейчас. И, думаю, это по моей вине. Я был эгоистом, замечающим только свои беды и проблемы. Я считал себя одиноким, но не сделал ничего для того, чтобы разбить своё одиночество и одиночество близких мне людей. Надеюсь, ещё не поздно это исправить.
— И ты нашёл себя? И Бога?
Оливер улыбнулся и пожал плечами:
— Более или менее. Мне кажется, я не самый плохой пастырь. Я надеюсь, — он рассмеялся, — но что-то мы больше обо мне говорим.
— Да потому что все предыдущие годы говорили только обо мне, — виновато пробурчал я, опустив глаза.
— Виктор, ты был ребёнком, — мягко произнёс Оливер, — взрослые не обсуждают с детьми свои проблемы, и это нормально. Да и я не из тех, кто легко раскрывает душу. Даже близким, — он несколько смущённо смотрел на меня.
— И всё же, нам стоило бы почаще говорить о том, что беспокоит. Я бы постарался понять — не таким уж ребенком я был. И… ещё у тебя есть Джеффри — он-то уж точно взрослый.
Оливер хмыкнул и скрестил руки на груди:
— Что-то непохоже.
Я осторожно спросил:
— Почему?
— Потому что он из тех, кто проблемы создаёт, а не решает. Особенно на свою… голову.
Да, сегодня Оливер был совсем не таким, каким я его привык видеть. Но зато казался мне более живым и настоящим.
— Да ладно, я знаю, что ты любишь его.
Оливер взглянул на меня и несколько мгновений молчал. А потом усмехнулся:
— Да. Только ему не говори. Он и так абсолютно уверен в своём неотразимом обаянии.
— Но оно, и правда, работает. Взять хотя бы его знакомого, который рассказал нам об Этьене. А ещё… Джеффри, вроде бы, встретил человека, который создаёт сны на заказ… и попытается узнать что-то ещё, — какое-то неприятное чувство кольнуло меня.
— Знаешь… Я опасаюсь за него. Кажется, он затеял собственное расследование, — я достал из кармана телефон и набрал номер Джеффри. Оливер обеспокоенно смотрел на меня.
«Да, Виктор?»
— Ты… в порядке?
Джеффри рассмеялся:
«Почему я должен быть не в порядке? Всё хорошо. Но пока новостей у меня нет. А как старина Чарльз, рассказал вам что-нибудь полезное?»
— Да, — я вкратце изложил ему историю Этьена, — Спасибо, что устроил нам эту встречу.
«О, совершенно не за что, друг мой. Я делаю всё, что могу. Позвоню тебе, как только узнаю что-то ещё. Береги себя. И передавай привет чудесной девушке Жасмин».
— И ты, пожалуйста, будь осторожен.
— Скажи, что если он не будет — я сам убью его, — добавил серьёзно Оливер.
Я передал Джеффри его слова и в ответ получил новую порцию смеха:
«Так ты сейчас с ним? Завидую тебе. Но конечно, раз Оливер сказал, то слушаюсь и повинуюсь. До встречи, Виктор. Надеюсь, до скорой».
Вздохнув, я взглянул на Оливера:
— Конечно, он сделает всё по-своему.
— Не беспокойся. Я поговорю с ним.
— Ты думаешь, он послушается?
Оливер печально улыбнулся:
— Если не меня, то никого другого.
Я был рад, что поговорил с Оливером — у меня стало легче на душе. Но, всё же, мне было тревожно за Джеффри; и я решил, что если ничего не изменится, то завтра встречусь с ним.
Я вернулся в нашу с Жасмин квартиру. Ну да, сейчас она и была нашей — моей и её. Пусть я был всего лишь жильцом. За окном темнело. А это значило, что скоро я снова столкнусь с Этьеном. Во всяком случае, я на это надеялся. И был готов. Теперь я вполне представлял, с кем имею дело и на что он способен. Но это пугало меня меньше, чем неизвестность. Я знал, что в этот раз